«Да застегнись ты наконец!» — я потянула за собачку на молнии, но та, проехав, оставила за собой две разошедшиеся зубастые полосы. Мы были в горах Занскара на севере Индии, и я пыталась застегнуть вход в палатку. Солнце давно скрылось за красно-коричневым гребнем, и дул холодный ветер, завивавший воронками песчаную пыль. Внутри нашего «жилища» на плоском камне стояла горелка: Паша кипятил воду для чая. Если бы не молния, которая в последнее время регулярно расходилась, там было бы уютно. «Я подожму собачку, — сказал Паша. — Возьми камень и придерживай с одной стороны, а я надавлю с другой». Манипуляции помогли, но застегивать все равно приходилось очень аккуратно: двумя руками растянуть молнию, мееедленно потянуть за собачку и, если не получилось, попробовать еще раз… Словом, молнию нужно было менять.
Через неделю мы приехали в Каргил — шумный, бурлящий, абрикосово-яркий. Базарный хаос главных улиц постепенно затухает по мере продвижения к окраинам: потолкавшись среди зазывал-торговцев и свернув в узкую боковую улочку, попадаешь сначала в амфитеатр, а потом и вовсе за кулисы местной жизни. Но нам как раз нужны оживленные подмостки и партер торговли. «Где тут молнии продаются?» — «За углом, скажите „магазин Анжум“, все знают». Сторонясь плюющихся маслом сковородок, поставленных на керосиновые горелки прямо на асфальте, и задав с десяток уточняющих вопросов, нашли. В маленьком темном «гараже» — таком же, как и все остальные магазины — бурыми грудами лежат теплые рабочие куртки, под потолком висят бобины толстых ниток, на полках разложены яркие рюкзачки для школьников. В открытом деревянном ящике вьются длинные черные молнии — то, что нужно. Но нет продавца. «Обедает. Скоро придет, — подсказал сосед. — Вот тут на стульчиках посидите».
Женщины в Каргиле одеты очень ярко, но у каждой, даже у маленьких девочек, — обязательный платок, закрывающий волосы.
Через полчаса, когда мы съели килограмм абрикосов и во всех ракурсах сфотографировали соседского мальчика, чем отвлекли его от игры с зеленым пластмассовым автобусом, пришел морщинистый продавец в белой курте, сальварах и серой жилетке. Поглаживая аккуратную седую бороду, начал опрос: «Зачем молния? Заменить хотите? Хорошо, молодцы… 2 метра? 55 рупий, пожалуйста. И обязательно сфотографируйте меня! Подождите, сына позову!» Черноволосый, смуглый парень лет тридцати долго крутился перед зеркалом — поправлял очки в простенькой коричневой оправе, а позируя, не улыбался.
С молнией в кармане мы направились к портному, которого заприметили утром. Невзирая на самый разгар дня и вопреки современным западным представлениям о постоянном графике работы киоск уже был закрыт. Неподалеку было еще одно ателье. В светлом угловом помещении на первом этаже — четыре швейные машинки с ножным приводом. Перед ними, почти касаясь друг друга плечами, сидели усатые швеи. Под потолком по периметру комнаты развешаны готовые заказы — разноцветные (и часто безвкусные) женские сальвар-камизы.
«Молния плохо работает. Нужно поменять», — начал Паша, доставая светло-оранжевый ворох палатки. «Менять? Зачем?! Сейчас починим», — индийцы достали плоскогубцы и принялись мутузить и без того истерзанную собачку. «Видите, работает! Ну-ка попробуем…» — но зубья снова разъехались в разные стороны. «Все-таки придется вшить новую», — настаивал Паша, но портным очень не хотелось браться за необычную работу. Они вертели палатку в руках, застегивали и расстегивали, давили на собачку, переговаривались, даже позвали на помощь забредшую в ателье клиентку — женщину лет сорока, но результата не было. «Так и быть, будем менять», — решил старший.
Испорченную молнию отпарывали не меньше получаса: аккуратно, стежок за стежком, опасаясь за тонкую, почти прозрачную, непривычного вида ткань. Паша стоял рядом и активно помогал. Меня попросили выйти, чтобы не закрывать свет, и я подсматривала через окно. Дело, и без того еле продвигавшееся, замедлялось из-за того, что в ателье постоянно кто-то заходил: то забрать готовый костюм, то поболтать с работниками, то поглазеть на необычных заказчиков. В конце концов испорченную застежку бросили на пол (мусорного ведра не держат) и стали прилаживать новую. Паша долго объяснял, потом сам сел за машинку и показывал, как должно быть пристрочено; портные сначала пришили не с той стороны, отпарывали, шили заново…
Через два часа работа была закончена. Все присутствующие, а также их знакомые убедились в том, что новая молния хорошо работает. «Сколько?» — спросил Паша. «70 рупий», — переглядываясь, ответили портные. Мы отдали деньги, запаковали палатку, и когда уже стояли в дверях, индийцы наконец решились задать мучивший их вопрос: «Это для гор? Чтобы спать?».
Отличный рассказ:) Машинки с ножным приводом гораздо полезнее в сельской местности, я думаю: независимы от наличия-отсутствия электричества. Интересно, что портные — мужчины.
Вот мне интересно, как эти портные женщин обмеряют, особенно мусульманских. Может, у них есть специальная женщина для этих целей? А может, у каждой каргильсой барышни уже столько сальвар-камизов, что мерку снимать не нужно — можно воспользоваться уже сшитыми изделиями.
А как тогда самый первый шьют? Хотя бы с одного же надо мерки снять :)
А еще размеры со временем могут и меняться... Не знаю. Но не думаю, чтобы мужчины снимали мерки с женщин.
женщина сама меряет то, что ей говорит портной. у меня так было, когда я шила первое и единственное в своей жизни сари.
Как же я не догадалась! Это же такой очевидный выход.
А есть ли у тебя фотография в сари? Где ты его носила?
Я его носила в ашраме Саи Бабы — там какое-то особое настроение было. И больше никогда, жутко неудобная штука, на самом деле.
Подозреваю, насколько носить сари с непривычки неудобно. Но тебе в нем очень хорошо. Такая девочка-девочка.
Разве в районе Каргила граница с Пакистаном открыта? Мне кажется, там нет перехода, и ближайшие мусульмане, которым актуален урду, живут в 200км, за Шринагаром.
p.s. а где же фото продавца молний? :)
Для иностранцев закрыта.
А местным можно?
В районе Каргила, насколько я знаю, нельзя никому.
В каргильской газете писали, что собираются выдавать пермиты местным на безвизовое пересечение границы. Где находится переход, не знаю.
Но культурное пространство все равно одно и то же. Даже если сейчас там государственная граница.
Урду — один из официальных языков индийского штата Джамму и Кашмир. Кое-где на нем даже преподают в школах.
Хотя наверное правильнее написать, что записывают арабским письмом, потому что есть и другие языки (кашмири, догри и тд).