Песчаная буря в пустыне Такла-Макан

Это третья часть велопохода по Цайдаму, Куньлуню и Тариму. Предыдущие части:
1. Из Цайдама в Куньлунь. Пролог к рассказу «За сухим туманом»
2. За сухим туманом. По заброшенной дороге через Куньлунь

Вокруг дороги, которая идет по южному краю пустыни Такла-Макан, — плоская как стол равнина. Отъедешь на километр-другой по вязкому песку, а все равно дорогу видно, грузовики ревут моторами и светят фарами. На подъезде к оазису Чарклык начинаются ярданги: гряды из песка и лёсса, закрепленные полусухими кустами. Мы сворачиваем в них и скоро находим площадку — уютную и закрытую со всех сторон. 

Нет ничего прекраснее вечерней пустыни. Все залито медовым светом от закатного солнца. Цвета гораздо сочнее, чем где бы то ни было: мелкая пыль, поднятая дневным ветром, рассеивает свет. Ровные впадины вымощены камешками, которые кажутся драгоценными. Воздух теплый, и чувствуешь его всей кожей. Если бы наши предки жили в таком раю, им вряд ли понадобились бы одежды из шкур, вряд ли они оценили бы приют в сырой пещере.

Лёва спит на пенке, которая лежит на теплом песке. Я надергал сухих веток из ярданга и развел костер. Дрова чудесные: они не стреляют искрами и, кажется, не дают даже дыма. От них остаются спокойные красноватые угли, которые еще долго тлеют под звездным небом. На углях мы делаем плов. Это блюдо требует долгого, слабого и равномерного жара под котелком. На горелке или на жарких «пионерских» кострах оно почти никогда не получается, а в пустыне на углях готовится как будто само, без участия человека. В любой уйгурской лавке продаются ингредиенты, из которых можно приготовить просто царский плов, и каждый день — новый: урюк разных сортов, морковь, сушеный инжир, длинный десертный изюм и грецкий орех с гремящими в скорлупе ядрами.

К ночи становится прохладнее. Теперь мы лежим вокруг ленивого дорогающего костра и отрезаем ломти лучшего в мире арбуза — уйгурского. Палатку мы все же решили поставить на всякий случай.

В два часа ночи налетел сильный ветер. Он выдернул растяжку, которую мы плохо закрепили в песке, и палатка покосилась. Я вылез наружу и как будто попал в аэродинамическую трубу с пескоструйным аппаратом. Повернуться лицом к ветру оказалось невозможно. Пятясь, я обошел палатку и закрепил колышек. Затем мы наглухо застегнули вход (в молнии уже хрустел песок). И в палатке, и в спальнике его тоже было немало: как будто спишь на пляже. Остаток ночи ветер кидал в растянутую полотняную стенку мелкий песок. Он отскакивал с сухим шелестом, как будто всю ночь рядом кто-то пересыпал мешки с сахаром.

Начало светать, и от прежнего уюта пустыни не осталось и следа. Под мутным небом стояли серые, будто цементные холмы. Еще сильнее разгулявшийся ветер нес песок по земле змеистыми струями. Все в палатке было припорошено мелкой песчаной пылью: она сыпалась сверху из вентиляционного окошка, как мука сквозь сито. Мы стряхивали ее с лица, а расчесать волосы было совершенно невозможно. Щедро припудренные, они торчали клочьями, как у домовенка Кузи. Готовить завтрак не хотелось: что бы мы ни приготовили, блюдо было бы с песком. Прямо в палатке мы, не тратя времени на вытряхивание, быстро свернули и засунули в рюкзак все вещи.

Я надел очки и вышел на марсианскую поверхность. Вдвоем, прижимая палатку к земле, мы вытащили колышки. Один из них потерялся где-то в сером песке, но в нашем бегстве мы не захотели его искать. Лёва в очках и капюшоне стоял с наветренной стороны. Мы почти полностью надвинули ему на глаза панаму и объяснили, чтобы он не поворачивался лицом к ветру. Потом мы посадили его в велосипед и закрыли шторы. Ветер трещал песком по ткани, но залететь внутрь не мог.

В пятиста метрах — невидимое во мгле асфальтовое шоссе. Казалось, что его вообще нет, а вокруг нас только безжизненная пустыня, в небе над которой свистит злобный инопланетный джинн. Спиной к ветру мы пробирались к дороге через свежие песчаные переметы. От вечерних следов наших велосипедов не осталось ничего. 

Мы втащили велосипеды на высокую насыпь шоссе и быстро покатили в оазис. На возвышении шоссе ветер был сильнее. Песок легко сдувало с асфальта, и дорога оставалась чистой. Ветер подгонял нас в спину. Когда мы разогнались, нам показалось, что буря пропала и ветер совсем легкий. И песок уже не летит на нас, а висит в воздухе вокруг. Куда ни глянь — серый и густой туман. Но стоило остановиться, песок с ветром обрушивались на нас с прежней силой. Крутить педали было гораздо легче, чем раньше: всего за час мы проехали больше сорока километров.

На окраине оазиса стоят рощи высоких тополей. Они не пропускают низовой ветер с песком. Дальше уже уютно. Вокруг дороги — сады чарклыкских красных фиников, спелых, крупных и знаменитых на весь Китай. А в городе — все как обычно в Уйгурии: стройные аллеи, оживленный базар, много полицейских в бронежилетах; на улицах царят узорчатые кованые мангалы с кебабами, больше похожие на праздничные шатры, чем на утилитарные печки. Только на небе видны клочья серых песчаных туч.

***
Заросли разнолистных тополей на юге пустыни Такла-Макан. Иногда они образуют целые леса, в которых можно с комфортом ставить палатку, и там песчаные бури нипочем. Но чаще это отдельные деревья. Среди них можно набрать дров, да и местность красивая. Но налетевший ветер может испортить весь уют.

Листья на молодых побегах разнолистного тополя вытянутые, как у ивы, а зрелые — совсем другие, резные.

Вечер выдался спокойный

Там, где деревьев нет, вся поверхность земли источена ветром. 

Плато Колорадо в миниатюре (китайская подделка)

По древней китайской легенде, на Луне живет заяц, который толчет в ступе порошок бессмертия. Так могли бы выглядеть его норы.

А вот и порошок.

Сильно разрушенные формы выветривания

Еду через маленькую песчаную бурю (2012). Ту, что в рассказе, я не снимал. Да и что снимать, когда вокруг только мгла.

Пыльная буря

Внутри оазиса очень хорошо. Сверху свисают ветви с плодами тамаринда. 

В садах выращивают китайские красные финики (они же зизифус, ююба и унаби). Они очень хорошо растут в пустыне и очень ценятся во всем Китае. Перед походом мы покупали сушеные красные финики за 3000 км отсюда в провинции Юньнань. Они обычно продаются в маленьких, красочно оформленных вакуумных упаковках по 10-15 штук в отделах здоровой еды и аптеках.

Но самые вкусные — свежие, когда они только начинают коричневеть.

Сушеные красные финики доступны в Китае везде и в любое время года. Похоже, что сохнут они прямо на деревьях.

От песчаных бурь все плоды зизифуса покрыты пылью. Как моют сушеные пыльные финики перед упаковкой, мы не знаем.

Самодельные ограды садов снесли при расширении дороги. Осталась только дверь.

В этом саду, видимо, что-то случилось с ирригацией.

Китайцам больше нравятся уже коричневые и сморщенные плоды зизифуса: они более сладкие, хотя самые восхитительные ноты вкуса уже исчезли. 

Везде продают арбузы и дыни. И угощают.

В любой уйгурской лавке продаются ингредиенты, из которых можно приготовить просто царский плов, и каждый день — новый: урюк разных сортов, морковь, сушеный инжир, длинный десертный изюм и грецкий орех с гремящими в скорлупе ядрами.

Китайцы тоже содержат лавки в оазисах на Шелковом пути. Они продают подсолнечные и тыквенные семечки, жареную сою нескольких видов, сушеную свеклу и батат.

Самое популярное транспортное средство: мотоцикл с тележкой. На них крестьяне приезжают на рынок в центр оазиса продавать свой урожай.

Не всегда овощи и фрукты продаются быстро. Иногда вечером приходится везти их обратно.

В Уйгурии на Алтынтаге и в Куньлуне с древних времен добывают камни, в основном нефрит. Такие лавки есть в любом городке, а в больших городах вроде Черчена — целые рынки, где занимаются только камнями и их обработкой.

На окраине оазиса мы заметили уйгурское кладбище.

Уйгурское кладбище жутковато тем, что совершенно сходно с таримскими захоронениями с мумиями двух-четырехтысячелетней давности. Результаты раскопок и реконструкции захоронений экспонируются в музее Синьцзяна в Урумчи. Тогда в песок над могилами вертикально втыкали деревянные весла для загробных лодок. Сейчас вместо весел в небо смотрят сухие ветви тополей.

Самое приятное место для стоянки — редколесье из разнолистных тополей. Здесь нет ветра и песка. Дрова для костра можно поднимать с земли и сразу кидать в костер. 

Ветром из Такла-Макана приносит песок, и в открытых местах все покрыто дюнами. Ставить здесь палатку не так уютно, зато приятно передохнуть и перекусить днем.

Песок очень чистый. Скоро от хождения по нему покрышки и подошвы тоже становятся как будто новые.

Хрустящие пшеничные лепешки с кунжутом, дыня и чай — типичный перекус в пустыне.

Если ночевать в дюнах, то лучше на самом верху. Там песок несет, только если очень сильный ветер. А в низинах его слегка метет почти постоянно.

На таких стоянках ребенок не пачкается, а наоборот самоочищается

Через ярданги тянется ЛЭП из одного оазиса в другой

Раньше в таких зарослях можно было встретить тигров

Плохой участок дороги через пустыню Такла-Макан. Хороший — еще лучше.

Вокруг дороги — лёсс и щебень.

Разнолистные тополя куда более развесистые, чем привычные нам из московских дворов.

Иногда уйгуры-пастухи добывают воду, выкапывая мелкие колодцы в сухих руслах. Для путешествия удобнее набирать воду в селах или просить у водителей.

Здесь растут коренастые реликтовые тополя. Они встречаются в старых руслах рек, где раньше уровень грунтовых вод был гораздо ближе к поверхности. Когда вода уходит вглубь, новые деревья уже не приживаются на сухой почве. Старые с глубокими корнями могут расти еще сотни лет, но в конце концов засыхают. Почву вокруг сухих деревьев меньше выдувает ветром, и постепенно на этих местах появляются холмы-ярданги.

Уходящий в пустынный грунт корень разнолистного тополя внутри полый: миниатюрный колодец, которому дна не видно. А сверху лишь песок волнами до горизонта.

«Охотимся на львов» в роще разнолистных тополей, 2012

Весь лёсс истоптан животными

Дороги идеальны, несмотря на то, что южная часть Синьцзяна — глухая провинция вроде Магаданской области или Камчатки.

Редкие люди за пределами оазисов живут в глинобитных хижинах и пасут овец

Вокруг дороги в песок вкапывают заборчики из соломы. Они задерживают песок.

Города на юге Такла-Макана до сих пор очень напоминают столицы среднеазиатских республик. Художественные сюжеты примерно одни, только вместо Ильичей — Мао Цзэдуны. 

В пустыне живут верблюды, и домашние, и дикие.

Другие рассказы из этого похода:
1. Из Цайдама в Куньлунь. Пролог к рассказу «За сухим туманом»
2. За сухим туманом. По заброшенной дороге через Куньлунь