Старый Дели — базар, который всегда с тобой

Уворачиваясь от велорикш — пустых или с броско одетыми пассажирами, мы пробираемся по Старому Дели. Здания похожи на соты, все ячейки которых строили разные пчелы исходя из своих представлений о красоте, материалах и цветах. Улицы запружены людьми, как будто жители города готовятся его покинуть и спешат на последний поезд. Каждое мгновение перед глазами появляется яркое пятно — огненно-красное сари черноглазой индианки, худой торговец с тележкой ананасов и яблок, пегий пес с лысой спиной и заискивающим взглядом, компания девочек-школьниц в синей форме, разукрашенный слон, который благословляет всех подряд, жрец с благовониями… Я стараюсь задерживать внимание, но очередной цветастый образ быстро сменяется следующим. Визуальная круговерть, достойная венецианских карнавалов, сопровождается ревом автомобильных гудков, крикливыми индийскими песнями и болтовней. Главное на восточном празднике жизни — не потерять голову.

В Индии любят цветастое и блестящее. Как только погружаешься в Дели или другой индийский город, яркие краски ударяют в голову как шампанское. 

Даже сиропы, которые наливают в ледяную содовую воду, разноцветные.

Женские ручки украшены множеством маленьких тонких браслетов, которые мелодично побрякивают во время ходьбы. Для маленьких девочек и иностранных барышень продают более массивные деревянные.

Район, по которому мы гуляем, заложил в XVII веке могольский император Шах-Джахан, потомок Тамерлана. Вместо надоевшей Агры, которая к тому же навевала мысли о покоящейся в Тадж-Махале жене, он переместил столицу в Дели. Построив Красный форт — огромный дворец-крепость из красного песчаника, Шах-Джахан сделал его своей резиденцией. «Если есть рай на земле, то это здесь, это здесь, это здесь!», — начертано под потолком тронного зала. Император устроил все по личному вкусу. Между тем, один из его предшественников — Бабур, основатель государства Великих Моголов — веком раньше отзывался об Индии в своем дневнике «Бабур-наме» в гораздо более прозаичном ключе: «Хиндустан — малоприятное место. Народ там некрасивый, хорошее обхождение, взаимное общение и посещение им не известны. Одаренности и сметливости у них нет, учтивости нет, щедрости и великодушия нет. В их ремеслах и работе нет ни порядка, ни плана: шнур и угольник им не известны. Хорошей воды в Хиндустане нет, хорошего мяса нет, винограда, дынь и хороших плодов нет, льда нет, холодной воды нет, на базарах нет ни хорошей пищи, ни хорошего хлеба. Бань там нет, медресе нет, свечей нет, факелов нет, подсвечников нет». В Индии по-прежнему безраздельно царит хаос, хоть и приправленный щепоткой британской бюрократической дотошности.

Мы в центре Шахджаханабада. В полуметре от меня в металлическом чане размером с крупную морскую черепаху бурлит молоко. Чтобы оно не пригорало, мужчина в мусульманской шапочке скребет по дну посуды гигантским половником, другой рукой набирает сообщение на мобильном. В узком, не больше полутора метров, проеме между домами энергично чиркает ножницами парикмахер; на пластиковых стульях томятся еще трое клиентов. Девушки громко обсуждают, какую ткань выбрать для сальвар камиза, а продавец приносит им все новые и новые рулоны блестящей ткани. Рядом в плоской сковороде на большой газовой горелке шкворчит, пенится и призывно пахнет слоеный десерт: смородиново-черный снизу и снежно-белый, с отметинами ярких цукатов сверху. Суровый на вид повар вылавливает из кипящего сладкого сиропа огненно-рыжие хрустящие кольца «джалеби», добавляет их к груде уже готовых, и таз того и гляди переполнится. Грузная женщина, закутанная в черный с серебристой вышивкой хиджаб, уже несколько минут выбирает сухарики с кардамоном: их только что извлекли из печки, где они располагались рядами как солдаты на построении. В маленькой столовой все столики заняты: румяные лепешки появляются из глиняного тандыра и сразу попадают в руки проголодавшихся, их едят с большими кусками жареной курицы и запивают водой из блестящих стаканов. Все происходит одновременно и как будто в одном и том же месте — словно смотришь во вращающуюся трубу калейдоскопа.

Рабочие, водители рикш и другой люд обедает на улице, сидя на тротуаре.

Уличная еда в Индии часто готовится по принципу конструктора. Разные компоненты — горох, воздушный рис, жареные в масле полые шарики из теста, бобы, орехи, специи, мелко нарезанные помидоры, огурцы и лук — собирают в одном блюде, поливают соком лайма или добавляют йогурт, затем перекладывают готовую смесь на бумажную тарелку или просто газетку. В качестве финального аккорда добавляют перчик чили.

Плоские лепешки из теста вздуваются во время жарки в большом количестве масла. Называются «батура». Их едят на завтрак, вместе с густым супом из нута, запивая сладким или соленым ласси.

Ткани на сальвар-камизы и сари лежат на плотно забитых полках специальных магазинов, а весь остальной текстиль громоздится на базарных развалах.

Показывая мне сувенирную пакистанскую обувь, продавец скромно спрятал лицо.

«Виза в Пакистан и обмен валюты», — предлагает деревянная конторская табличка, — «авиабилеты в оба конца». Повсюду изображения Мекки и причудливые завитушки арабской вязи. В концентрированных сумерках распускается голос муэдзина: «Аллаху Акбар, Аллаху Акбар…». Мужчины в светлой одежде и женщины с закрытыми волосами проплывают в сторону Джама Масджид — одной из самых больших мечетей Индии. Она тоже появилась во время правления Шаха-Джахана. Выйдя после молитвы, верующие усаживаются на ступенях возвышающейся над кварталом мечети, разговаривают, лежат, спят, достают кульки с едой. В небе вьются квадратики воздушных змеев: мальчишки запускают их с крыш соседних домов и прямо из мечети.

На Востоке лавки с одинаковыми товарами и мастерские, занимающиеся одним промыслом, обычно расположены большими группами и занимают часть улицы или целый переулок. Миновав блестящую шелковую улицу, попадаешь в кожевенный ряд, на перекрестке чистят и ремонтируют обувь, потом начинаются фруктовые лавки, а за ними следует домашняя утварь. Вокруг мечети Джама Масджид выстроились технические магазины, торгующие всем, что может потребоваться для ремонта чего угодно. На продажу выставлены пружины: маленькие подойдут для шариковой ручки, а самые большие подошли бы для рессор грузового вагона. Рядом длинная череда велосипедных магазинчиков, беспорядочно загроможденных колесами, пучками связанных спиц, горами подшипниковых шариков, стопками покрышек, облезлыми старыми и блестящими новыми рамами. На перекрестке ремонтируют старые рикши, разбирая их полностью прямо на тротуаре. «Достоинство Хиндустана — то, что там бесчисленное и безграничное множество рабочих и ремесленников. Ко всякой работе и к любому делу приставлены и назначены определенные люди, которые исполняют эту работу или дело по наследству от предков», — писал Шах-Джахан.

В магазинах Старого Дели не найти мало-мальски фирменного по европейским меркам велосипеда. Бойко расходятся те, что напоминают довоенные российские.

Соседями на одном прилавке оказываются обычные колеса и тяжелые сварные, в которых обод приварен трубами. Вторые используются для грузовых велорикш.

Родившийся в индийской семье мальчик — счастье и будущая подмога. Девочка — финансовая пропасть, и до сих пор многие предпочли бы иметь только наследников. Поэтому определять пол будущего ребенка — уголовное преступление для врачей. В Дели я видела социальную рекламу: широко улыбающаяся девочка лет десяти и подпись «Ваша дочь драгоценна. Заботьтесь об ее здоровье и обучении».

На небольшом овощном рынке рядом с мечетью торгуют огурцами-переростками, баклажанами, карелой (горький овощ), фасолью, картошкой, имбирем. В ряды овощей попала и зеленая папайя.

Посреди базарной улицы расположилась клиника лазерной хирургии глаза.

Суматоха на улицах не прекращается даже поздним вечером.

Люди со стальными бидонами собрались у молочного автомата. Молоко — важный продукт для индийцев. Полтора года назад мы оказались в Дарджилинге в период забастовки. Абсолютно все магазины прятались за плотно закрытыми створками, кроме молочного. «Молоко — продукт, необходимый для жизни. Нужно пить его каждый день», — гордо объяснил продавец. Молочные ларьки в Индии встречаются с той же частотой, что и вино-водочные в России. У большинства дома нет холодильников, и в ближайший ларек регулярно бегают чумазые растрепанные дети с зажатыми в кулачках жеванными рупиями. Но в сегодняшнем Дели молоко не только упаковывают в пакеты и развозят по магазинам, его можно купить на разлив в синих автоматах на улице. Платишь за жетон, опускаешь его в прорезь, и можно подставлять бидон под мощную струю молока. Очереди почти нет: даже десятилитровое пластиковое ведро наполняется за несколько секунд. Сбоку на автомате наклейка: «Благодарим за то, что не используете пластиковые пакеты».

Детали индийской жизни со временем меняются. Но эссенция — буйная, быстрая, беспорядочная, яркая, вовлекающая и тянущая за собой, не дающая замкнуться в себе, ароматная и вкусная, отчасти понятная, но такая далекая и загадочная — остается. 

И напоследок — каким Старый Дели открылся Паше почти два года назад